Звенигород на Оке

Звенигород (Звенигород на Оке) – beta-версия этого вашего Орла, впоследствии начисто выпиленная с почти полной потерей данных.

Знаешь ли ты, землячок, что если бы здешняя история была бы чуть менее печальна, то сейчас ты бы не раздумывал, как называться: орловцем, орловчанином или орлянином, а очень гордо именовался бы мудозвоном звенигородцем, ибо сей град умудрился-таки запечатлеться в летописях не только своим относительно недолгим средневековым звоном, но также благодаря героизму местных воинов и жизнелюбию простолюдинов.

Зарождение Звенигорода относится к началу 12 века. После того, как в 1097 году на Любецкой княжеской сходке Чернигов, закрепленный за Святославичами, заполучил под свою юрисдикцию вятическую Лесную землю с центром в Карачеве, черниговские начали ползучую экспансию по приобщению упрямых аборигенов к православию, государевой службе, налогам, вертикали власти и прочим благам цивилизации. Тем более что волго-окский торговый путь, хоть и захирел к тому времени, но продолжал давать стабильный доход мытарям, контролирующим транспортную инфраструктуру региона. Да и место для сбора провозных податей было удачное: при впадении реки Орел в Оку издавна существовала прекрасная переправа с пологими спусками по обоим берегам, функционирование которой обеспечивали местные бродники, кормившиеся здесь не только от плавающей рыбки и проплывающих купчишек, но и от таких же негоциантов, желающих проехать посуху.

Потому по распоряжению первого черниговского святого и по-совместительству – князя Давида Святославича был запилен городской частокол неподалеку – на стрелке рек Оки и Орла – под горой в низине – месте хоть и слабом с позиций фортификации, но весьма выгодном в меркантильных соображениях. Но поскольку даже в те времена в здешних землях всегда было более чем достаточно как местных, так и иноземных желающих прикоснуться к региональному бюджету, для его безопасности и спасения начальственного боярского здоровья был дополнительно обустроен нехилый такой зАмок чуть в стороне – в укромном месте на Неполоди. Коль скоро черниговская илита к тому времени была сплошняком православнутая почти на всю голову, то вместе с городами строились церквухи с колокольнями на радость детворе и для развлечения унылой местной жизни.

В отсутствие иной мобильной связи колокольный звон использовался для информационного обмена между укреплениями. Отсюда и пошло название – Звенигород. А упомянутый тайный замок для спасения тех, кто смог в лихолетье избежать смерти или полона, по-простому назвали Спашью. Кстати, таких замков со временем в округе стало ничуть не меньше чем дохуя. Один, располагавшийся чуть ниже по Оке, даже так и назывался – Тайный. Каждый уважаемый местный воротила в то древнее время шибко желал иметь личные хоромы с неприступным забором поблизости от областного центра, впрочем, как и сейчас.

Междоусобные войны, начавшиеся с середины 12 века, мало затронули мелкие здешние крепостцы, поместья, да замки. Расплодившимся Рюриковичам не было смысла уничтожать то, что приносит доход. Да и гарнизонам с селянами было без разницы, кому платить подать – лишь бы дружинная братва соответствующего пахана обеспечивала качественную защиту народонаселения от других злодеев и не особо борзела.

Поэтому княжеские рати лупились между собой преимущественно вдали от городов, а если и пытались что осадить, да взять приступом, то это, как правило, бывали столицы удельных княжеств. Да и аборигены-вятичи не допускали огульного военного озорства и разорения. Они так и заявляли всякому князю, типа: «Вы, князья, такие же, как и мы, только божьей волею поставлены над нами для защиты, управления и судопроизводства. Так что меряйтесь понтами и прочими пиписьками между собой самостоятельно, а нас не задирайте во избежание.»

Видя такое дело, в первой же междоусобной заварушке 12 века Давыдовичи с Ольговичами не стали утруждать себя и окружающих длительными боевыми действиями, а по-быстрому замирились и летом 1147 года отметили сие соглашение в упомянутой нашей Спаше грандиозной попойкой с медовухой, шашлыками, баней, брагой, пьяным хоровым пением и ночными купаниями с бабами в Неполоди. По истечению сабантуя собутыльники, опохмелившись и совместно ополчившись на Изю Киевского, разбрелись кто куда.

Правда, через пяток лет (в 1152 г.) что-то пошло не так, и этот самый лютый Изя Мстиславич из Киева, разбив рати оппонентов, заявил вятичам, что он теперь царь горы, на что им снова было глубоко по барабану.

Вот только Юрец осерчал. Ну, тот Юрец, который Долгорукий. И поперся он из своих московских конубрей на Чернигов через Мценск и Спашь. Ладно, если бы пиздовал только со своей да рязанской шоблами и шлюхами, но он, козел, еще половецкие орды призвал – орьплюевскую, токсобичевскую и прочую хуиту из междуречья Волги и Днепра. Вот эти узкоглазые и оттопырились на тех аборигенах, которые не успели за частоколами схорониться. Мужиков, по обычаю, порезали, а тёток с детворой – в плен забрали на продажу в долбанный Халифат. Ага.

А в 1159 году еще один киевский Изя (теперь уже Давыдович) опять захватил землю вятичей с нашим Звенигородом и его спутником - Спашью. Но снова ненадолго. Тогдашний черниговский пахан Святослав Ольгович вскоре отымел в верховье Оки киевского Изю с его неудачниками-боярами. Ибо нехуй.

В 1164 году Звенигородский удел в составе Лесной вятической земли унаследовал новый черниговский Святослав Всеволодович (племянник тогда уже покойного Ольговича), естественно, вместе с Брянском, Карачевым и прочими Болховами, Мценсками и Кромами. Что сука характерно, этот самый Святослав Всеволодович заявлялся на Звенигородчину не только чтобы снять навар с мытарей, поохотиться и предаться половой ебле с алкогольным непотребством, но и набрать войска для походов на половцев и даже своих же православных соседей. Знать местный народишко вятический стал уже не таким люто независимым, а очень даже патриотично настроенным и демографично готовым положить свои и чужие головы за рiдну Черниговщину.

Вдохновленный ростом местного патриотизма Святослав в 1194 году созвал своих братанов Ярика, Игореху и Севку на региональную сходку в Карачеве, чтобы договориться о совместном православном грабеже рязанских земель. Но воинских сил по оценкам родственников оказалось недостаточно, поэтому князья послали гонцов в Суздаль за подмогой, а сами уехали в Спашь и длительный запой. Однако суздальский князь Всеволод, в свою очередь, послал нашего Святослава со всей его семейной гопотой в пешее эротическое путешествие и не присоединился к наметившейся было новой войнушке. После чего от большого огорчения и с такого же похмелья случился у Святослава фурункул на жопе, от которого он вскорости, толком не протрезвев, скопытился совсем.

Но рязанцы припомнили черниговцам их недавние нехорошие намерения и по осени 1196 года, скорешившись с владимирскими, смоленскими и муромскими пацанами, а также с половцами (какая же в жопу резня без половцев?) повоевали вятические волости. Болхов и Козельск однозначно сожгли к хуям; но Карачев устоял. А вот что стало со Звенигородом, Спащью и другими более мелкими заставами – история умалчивает, поскольку оставшиеся земляные валы на месте бывших городищ еще более неразговорчивы и в силу особенностей здешнего климата не радуют археологов никакой даже захудалой берестяной грамотой.

Следующую четверть века Звенигородская земля прожила относительно мирно. Народишко понемногу проникался православием, плодился и размножался. Строились деревянные землебитные зАмки, землянки, последнее чудо тогдашней техники – мельницы ветряные и водяные, кузницы, распахивались, засевались поля и всё такое прочее.

В 1223 году черниговский князь Мстислав Святославович (сын того самого склеившего ласты Святослава) с сыном собрал рати и пошел на Калку вместе с другими русскими князьями получать песды от монголов. И получил таки! Из похода от всего войска вернулась едва ли десятая часть, а Мстислав с сынишкой геройски (или не очень) сгинули к хуям в донских степях. После чего во главе Черниговщины встал еще будущий святой Михаил Всеволодович, а оставшееся звенигородское население стало мощными темпами восстанавливать пошатнувшуюся было численность, ибо любило это дело даже без материнского капитала. До Батыева нашествия оставалось лет пятнадцать.

В 1237 году Звенигороду, можно сказать, повезло. Татаро-монголы на 7 недель застряли под Козельском, после взятия которого, боясь весенней распутицы, быстрым темпом ускакали к себе в степь севернее по водоразделу между Зушей и Упой, оставив Звенигород, Болхов, Карачев, Мценск и Кромы с Новосилем временно нетронутыми. Хвала Создателю и прочим богам, а главное – землякам-козельцам, геройски заслонившим собой родную Черниговщину!

Однако уже осенью 1239 года с первыми морозами Батый с той же самой ратью пошел войной непосредственно на Чернигов с Киевом. Но, блин, опять местным подмастило – орды монголов промчались югом, не затронув вятические земли. Князь черниговский Михаил Всеволодович тогда заблаговременно срочно свалил в Венгрию якобы за подмогой. Его двоюродный брат Мстислав, повоевав для вида под Курском, также внезапно проникся непреодолимой тягой к европейским ценностям и подался к мадьярам, а может быть и дальше.

Стольный град Чернигов монголы, как известно, сровняли с землей. И тут же подались на запад прорубать окно в Европу. Звенигородцы вздохнули с облегчением. Но ненадолго.

Батый некоторое время гонялся по Венгрии за королем Белой IV да требовал покорности от императора Священной Римской империи, а потом мирно пасся в причерноморских степях, подбирая место для Золотоордынской столицы Бату-сарая. В это же время князь черниговский Михаил Всеволодович втихомолку возвратился на родину и кое-как восстановил некое подобие своего Великого княжества, но уже со столицей в Брянске, ибо обе прежние столицы – Чернигов и Вщиж накрылись пелоткой. Так наш западный сосед – Брянск стал стольным европейским городом нашей необъятной черниговской родины. Несмотря на то, что монголы пока еще не разорили будущие орлецкие палестины, оставшаяся в живых Черниговщина по примеру других русских княжеств всецело и добровольно вступила в Великую монгольскую Империю на правах дружественной колонии и прямого данника узкоглазых. Имперское величие должно было расцвести пышным цветом в темных душах недавних вятичей после уплаты ими податей и отбывания прочих повинностей во славу сплотившей всех навеки Великой Монголии. Но опять получилось как всегда.

В 1246 году перед русскими князьями замаячила перспектива посетить не только недавно отстроенную ставку Батыя, но и нахаляву смотаться на съезд партии власти (курултай по-ихнему) в тогдашнюю столицу мира – Карокорум. И потянулись русские и не очень князьки к царю-батюшке Батыю. С ними и седовласый Михон Всеволодович нарисовался пред карими очами чингизидов. Но что-то пошло не так, и его пожилую тушку тамошние каратисты стали использовать в качестве боевой груши, пока неудачливый экскурсант не дал дуба.

И тут на Черниговщине пошла с точки зрения столичных ордынских налоговиков сплошная вакханалия и феодальная раздробленность. Сынки этого вашего святого Михаила разделили княжество на кусочки. Брянск, например, достался Роману Михалычу, а Карачев, в частности, обретя внезапную независимость, попал под управление его брательника Мстислава Михалыча. Роман Михалыч, кстати, за непотребную утерю государственной управляемости и такое же снижение бюджетных поступлений получил впоследствии пиздюлей в Орде с летальным исходом, но, в отличие от папаши, в сонм этих ваших святых не вошел, а всего лишь приобрел посмертное историческое прозвище «Старый», чтобы олдфаги не путали его с полным тезкой и потомком, который занимал брянский престол в следующем столетии и также плохо кончил.

Короче, хохляцкое распиздяйство в здешних землях укоренилось еще давным-давно, да так, что даже легендарные монголы не смогли ничего с этим сделать.

Но Брянск в середине 13 века стал для наших звенигородцев уже отрезанным ломтём, поскольку столица местных земель переместилась в древний даже по тем временам Карачев. Сам же Звенигород внезапно оказался восточной пограничной крепостью на рубеже с отпочковавшимся Новосильским княжеством. А границу, сами понимаете, надо укреплять. И вновь пошло по Оке строительство крепостей и боярских поместных замков от истока до самого Перемышля – всех не упомнишь, да и не надо. Время было такое: если за крепостной стеной не укрылся и чем-нибудь убойным не ощетинился – неизбежно попадешь в категорию мертвецов или, хуже того, живьем пополнишь товарный запас работорговцев.

Мстислав Михалыч Карачевский правил довольно долго – целых 34 года, почти как Строев. Но особых успехов для региона его княжение не принесло. По объективным причинам! Ты, хомячок, конечно же знаешь анекдот, когда хохол заказывал у Золотой рыбки то начало китайско-финской войны, то ее окончание. Все для того, чтобы китаёзы как следует потоптались по русским. Так вот, вторая половина 13 века началась с затяжной ордынско-галицинской войны, в которую постепенно втянулись Великое княжество Литовское и Великое княжество Смоленское. Да и Владимир с Тверью и Москвой тоже не отсиживались в стороне, а старались хорошенько натравить ордынцев на кого ни попадя. Ну а ордынским тумэнам это только давай – какая им разница, кого грабить, насиловать, убивать и захватывать? Поэтому в пути на дальнюю войну они хорошенько оттопыривались на всех попадавшихся по дороге. И одна из таких дорог лежала аккурат через звенигородский переезд. И хотя никто из местных мытарей от вежливых татар проездных податей не требовал, Орда ни разу не прошлась, не расхуячив к ебеням всё, до чего сумела дотянуться.

Короче, звенигородцы, мягко говоря, к концу 13-го века уже порядочно подзаебались прятаться от татар с монголами по лесам и пещерам, да заново отстраивать потом посад с острогом. Ушли они всем оставшимся кагалом в Спашь и другие тайные лесные городки, оставив этот ваш Звенигород на Оке не отстроенным. После чего стали, значится, называть Звенигородом замок на Неполоди (бывший Спашь), в посад к которому все с Оки и переселились.

Звенигородский служилый люд успел даже повоевать во славу и за свободу любимой новой Карачевщины в составе одноименного мстиславского войска. Вначале вместе с Ордой ходили на хохлов в Галицию, потом трижды отбивались от литовского Мидовга, потом даже Смоленск осаждали (но не очень). И это не считая периодических зачисток от многочисленных мелких бандформирований, которые были всегда рады сопутствовать большим ордынским ратям, питаясь тем, что не успело сожрать идущее впереди войско.

Мстислав Михалыч Карачевский, как это ни странно для той эпохи, умер без посторенней помощи в своей вотчине в 1280 году. Его сын Святослав прославился тем, что основательно подзабил на свою священную обязанность – платить налоги Золотой Орде и воевать с Великим Княжеством Литовским. Но как все-таки оказался прав впоследствии Бенджамин Франклин, заявивший о неотвратимости смерти и налогов – в 1310 году Карачев был штурмом взят пока еще законопослушным для Орды смоленским князем Василием Александровичем при непосредственном содействии монгольских войск, а злостный неплательщик Святослав, заполучив арбалетный болт в грудную клетку и не оставив плодовитого потомства, пополнил собой число претендентов на премию Дарвина.

Столичные обязанности бывшего Карачевского княжества вместе новым Великим князем Мстиславом Мстиславичем плавно перешли в успевший восстановиться к тому времени Козельск, а звенигородцы стали более пристально присматриваться к успешному восточному соседу – Новосильскому княжеству. Тем более, что в злой город Козельск надо было пробираться через кишащее партизанами и медведями Полесье, а до идейно и территориально близкого Новосиля дорога имелась не в пример короче и комфортнее. Опять же почти все торговые пути и финансовые потоки в округе тогда вели в Новосиль, безопасность и стабильность которого обеспечивала близкая Золотая Орда со своим верным улусом – Московским княжеством.

Некоторое время – лет эдак сорок этот ваш край пребывал в относительном благоденствии, которое не нарушила даже гибель очередного Великого князя Андрея Мстиславича Козельского. Его по-пьяни в бытовухе зарезал в 1339 году окаянный племяш Василий. Васяню по-быстрому подвергли анальной каре, а место государя занял родной брат усопшего – внезапно Тит Звенигородский. Знать Звенигород еще при жизни Андрея Мстиславыча стал наконец-то столицей отдельного удельного княжества, а Тит оказался основателем династии Звенигородских князей. Но, как видим, волею судьбы и племянника Тит возвратился в отчий дом, в стольный град Козельск, а вакантное место звенигородского князя передал своему младшему сыну – Андреану, которого тут же удачно женил на Елене Гедеминовне – дочери Великого Князя Литовского. Им бы жить-поживать, да добра наживать, но история – дама коварная, и у большинства заигрываний с ней оказывается совсем не тот конец.

Если говорить кратко, то старине Титу Мстиславичу не следовало бы брать в невестки литвинок, а обращать сексуальное внимание своих сыновей на симпатичных ордынских азиаток, но им, видишь ли, родовитые голубоглазки больше нравились! Трагедия заключалась в том, что Литва находилась далеко на западе, а Орда оказалась совсем рядом и с другой стороны. А еще жадная Москва присоседилась под боком со своим главным кошельком – завистником, скупердяем и ордынским холуём Иваном Калитой во главе. И хотя к тому времени татаро-монгольское иго в здешней местности закончилось, но приключилась Литовщина, которая оказалась гораздо хуже...

Началось все с великого мора – эпидемии бубонной и легочной чумы, от которой погибло столько народу, сколько не удалось до этого прикончить всем князьям и воеводам вместе взятым.

Надо отметить, что вначале противостояние болезни шло достаточно успешно. В 1347 году, когда чума выкосила ордынскую столицу Сарай и готова была перекинуться на Новосиль и другие верховскИе княжества, от нее отгородились вооруженными кордонами, усиленными княжескими ратниками, отгонявшими любых чужеземцев осмелившихся появиться на границе. Ордынские войска в то время были заняты в Закавказье и в Крыму, поэтому не могли воспротивиться мелкой самостоятельности наглых урусов. И вообще, когда серьезная война сопровождается весьма неприятной эпидемией, становится как-то недосуг разбираться с теми, кто не пустил несколько купеческих караванов на запад или вырезал пару шаек честных промысловиков, вознамерившихся раздобыть рабов и чего-нибудь ценного в непокорных землях.

Но через 5 лето зараза стала подкрадываться с запада, основательно уменьшив население Смоленска и некоторых литовских городов. Тогда по предложению местечкового благочиния стали звонить в колокола, ибо очевидно, что колокольный звон и усиленная церковная служба с благовониями изгоняют любую хворь, являющуюся нехорошим порождением злобного Люцифера. На самом деле, услышав набат, купцы и странники, являвшиеся потенциальными переносчиками, старались обойти место звона стороной, наивно предполагая явно зловещую причину подобного гула.

Да и банька помогла, так как в отличие от просвещенной Западной Европы местный народишко любил попариться до стерильной чистоты всех членов, понятия не имея о последних западных научных изысканиях, доказывающих огромную вредность таких мероприятий для организма.

Так и вышли наши предки из пандемии нетронутыми. Казалось бы. Целых 10 лет так казалось. Но потом пришел литовский Ольгерд с войском. Пришел то он с миром, ибо в верховских землях к тому времени Литвой почти все было уже схвачено. За исключением, разве что, Елецкого княжества, которое он успешно повоевал, заняв, в частности, город Коршев. Война, она для князей, особенно – великих, как мать родна. Они без нее не могут. Вот только войска, изрядно потоптавшиеся по всей Европе, государь распределил на отдых по всем верховским городскам, изрядно увеличив скученность городской жизни и прочие козни, включая крыс с блохами.

И вот тогда то – в 1362 году полыхнула чума и в верховских землях, включая замудоханный от звона Звенигород с окрестностями. Ольгерд Гедеминович, видя такой мор в тылу, по быстрому закончил разборку с Ельцом и ускакал в Литву, оставив местных разбираться с болезнью самостоятельно.

Вот как описывает летопись симптомы болезни: «Вначале как рогатиной шандарахнет под лопатку или в грудину или даже промеж ног со всей дури, да так, что человек начинает кровью харкать, и жар его пламенит, потом – пот, потом – дрожь. Хорошо, что недолго – дня два, редко – три. А у иных в разных местах язвы появляются: у кого-то – на шее, к кого-то – под скулой, под пазухой, за лопаткой, у прочих же – на ляжках.» Смердящие трупы валялись везде, и некому их было хоронить. Город Глухов, например, вымер полностью. Новосиль, Брянск, Карачев, Козельск, Звенигород и прочие городки и селища также оказались основательно уполовинены.

Старики балакают, что только благодаря иноземному продукту – гречке местному люду удалось довольно успешно пережить Великий мор. Тем, кто пытался отсидеться за крепостным тыном, да звонил в колокола, отгоняя чуму, немного не повезло. А вот тех, кто наяривал с утра до вечера в полях, чумное ополовинивание народонаселения обошло стороной. Годы те, как помнится, были не в пример дождливыми, поэтому ни пшеница, ни даже рожь особо не уродились. Даже горох и тот на корню погнил на хрен. Только репа, да недавно завезенная гречиха вызрели, не считая хрена. Вот с тех пор и пошло поверие, будто бы гречневая диета и самоизоляция помогут успешно преодолеть любую заразу.

Если ты , %username%, думаешь, что после смертельных эпидемий бывает период относительно мирного восстановления прежней численности населения, то шибко ошибаешься. Моры и войны случаются, как правило, единовременно.

В Орде после чумы началась великая замятня, норовившая выплеснуться за пределы Дикого Поля. В 1365 году ордынский царевич Тагай подверг набегу Рязанское княжество, воспользовавшись тем, что князь рязанский Олег Иванович поехал к свату Титу Козельскому проведать свою дочку Агриппину. Но царевичу немного не повезло: он чуток увлекся свои царевым промыслом – грабежами, убийствами и прочим насилием и прозевал возвращение хозяина. На Тагаеву беду Олег вернулся не один, а со сватом Титом Козельским и корефаном Вованом Пронским. Эта троица со своей братвой хорошо наваляла юному чингизиду, задолго до Куликовской битвы.

Тит, поговаривают, из Рязанщины тогда вернулся с богатыми трофеями, а по пути заехал в Новосиль к князю Ивану и похвалился заслугами и добычей. У Ивана Новосильского аж слюнки потекли и засвербило во всех местах. И тот, не долго думая, послал на хуй Золотую Орду с Москвой и женился на дочке Ольгерда Гедеминовича. А Ольгерд – это тебе не хрен с горы, а Великий Князь Литовский – шурин Андрюхи Звенигородского. Очень родовитый чувак! Одних детей у него было под три десятка. И это только официальных! Этот самый Ольгерд умудрился своих дочек выдать замуж и за Святослава Карачевского, и за Ивана Новосильского, и за Олега Рязанского! А для сыночка Корибута он специально завоевал Брянск незадолго до чумы в 1355 году.

А качестве дополнения к приданому каждой Гедеминовны полагался вассальный договор с Великой Литвой о мире, дружбе и взаимопомощи. Вот так без особого шума, по-родственному через известное место собирала Литва вокруг себя русские земли.

Но вернемся в Новосиль. Чтобы второй раз не возвращаться Ольгерд вместе со всей своей многочисленной родней и ратью сразу после свадьбы в Новосиле в 1368 году пошел брать Москву. Но как скоро выяснилось – Москва не рассол, ее с похмелья не возьмешь. Нашим пацанам в тот раз Кремль не дался, хотя округу подмосковную они пограбили основательно. Ответка не заставила себя долго ждать – московский князь Дмитрий, еще не будучи Донским, по осени того же года тщательно зачистил окрестности литовских Калуги, Брянска, Карачева, Мценска. Осаждать и штурмовать перечисленные города он не стал, опасаясь прихода Ольгердовой рати, которая ушла в свою Беларусь на зимовку.

Такого семейного позора Ольгерд стерпеть не мог и в 1370 году снова пошел осаждать московский Кремль. С прежним результатом. Будущий Димон Донской тоже был не подарок, и собравшись с силами, разбил супостатов и погнал прочь. Теперь уже кое-кому не удалось отсидеться за дубовыми стенами отеческих замков – Березуйск, Калуга и Мценск были взяты и разорены. Сожжены были также мелкие Звенигородские замки, которые удалось москалям сыскать в здешних конубрях. Хорошо еще, что людишки с князьками в лесах укрылись.

А вот добравшись до Новосиля он уже не торопясь как положено по науке обложил городишко ратью и матом. Недолгая осада закончилась быстрым штурмом и пленением всего княжеского семейства, включая родную дочуру Ольгерда. Ивана Новосильского подвергли анальной каре, опустили и сместили к хуям с трона. А вместо него на княжение был поставлен некий Роман Семенович - верный союзник Москвы. К слову сказать, этот московский Дмитрий будущий Донской тут же с трофеями по-быстрому смотался в ставку к Мамаю, заполучил от него могучую дружбу и ярлык на великое княжение и сместил с княжения еще одного Ольгердова зятька - Олега Рязанского. Впрочем, ненадолго.

(продолжение следует)

<reference/>